Система исправления ошибок
|
27 декабря 2015
17 декабря 2015 г. в Российском государственном гуманитарном университете состоялось седьмое заседание Международного научного семинара «Шекспир в междисциплинарных гуманитарных исследованиях» (International Scientific Seminar “Shakespeare in Interdisciplinary Humanities Research”). Последнее в этом году заседание было посвящено теме «Шекспир и культура повседневности». С докладом «“Проклятая шайка”: памфлеты, Звездная палата и “Генрих IV”» выступил кандидат филологических наук, доцент кафедры германской филологии Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета Владимир Сергеевич Макаров. Первая часть его выступления была посвящена событиям марта 1600 г., когда около таверны «Русалка» и на улицах Лондона произошла стычка ночной стражи с так называемой «проклятой шайкой» (Damned Crew или Cursed Crew) во главе с сэром Эдмундом Бейнемом (Sir Edmund Baynham) — сподвижником графа Эссекса и будущим участником Порохового заговора. Как и в случае с другими «альтернативными иерархиями», — например, «братством» преступного мира — мы вынуждены опираться на описания, данные извне, да еще и в рамках «риторической культуры». Многие проповедники и памфлетисты, в частности, утверждают, что «проклятая шайка» — это самоназвание, но никак не подтверждают свои слова. В конце XVI — первой половине XVII века «проклятая шайка» неоднократно появляется на страницах проповедей, стихотворных и прозаических памфлетов, пьес, причем во все более расширяющемся контексте. Еще в 1598 г. проповедник и автор известного трактата против поэзии и театров Стивен Госсон (Stephen Gosson) рассказывал в проповеди у Креста св. Павла о кощунстве и гибели «проклятой шайки» в Темзе. Для памфлетистов и драматургов важно связать «проклятую шайку» с воровским братством и его тайными степенями иерархии, где все не таковы, какими кажутся непосвященному («надвинутая на глаза шляпа» у Томаса Нэша — деталь, обычно ассоциировавшаяся с «меланхолией» влюбленного; обыгранные дьяволом — героем «Черной книги» Томаса Миддлтона игроки в кости в лондонской ординарии). Однако «проклятая шайка» почти сразу начинает безудержно расширяться. К ней относятся «кощунники» и «атеисты» (в таком контексте выражение встречается в «Опровержении атеизма» Джона Дава (John Dove)), а в более поздней «Оде в день Рождества» Джона Мильтона выражение уже напрямую относится к Сатане и его спутникам. «Проклятой шайкой» могли называть и античного Ромула со спутниками, и диких яванцев, напавших на английских моряков. Немалую роль в таком расширении сыграл Пороховой заговор — в речах обвинителей несколько раз упоминался сэр Эдмунд Бейнем как истинный представитель «проклятых». В сущности, «проклятая шайка» становится универсальной маской Чуждого (в том смысле, который в этот термин вкладывает тезаурусный подход). В. С. Макаров завершил доклад вопросом о том, насколько вообще возможно использовать литературные источники для анализа исторического факта (как это сделал С. Спротт (S. E. Sprott) в пока единственном подробном исследовании «проклятой шайки»). Докладчик полагает, что продуктивным было бы использовать анализ «моральных паник» XX века, сделанный Стэнли Коэном (Stanley Cohen) с их стратегиями символизации, преувеличения и предсказания, которые «моральные предприниматели» применяют к «народным дьяволам».
Культура и практики повседневности, как и обыденное сознание, особенно в таких традиционных обществах, как елизаветинская эпоха, могут существовать на протяжении столетий, — отметила респондент. Изменения происходят медленно, так как эти практики передаются «в процессе повседневного взаимодействия, вне образовательных институций, и усваиваются в возрасте до 7–10 лет». Общество считает эти паттерны «нормальными», «правильными» и единственно возможными, а следовательно, обыденное сознание болезненно воспринимает новые культурные практики, отклоняющиеся от привычных, узнаваемых моделей в рамках данной культуры. Возражая докладчику, И. И. Лисович полагает, что нельзя провести прямую параллель между тем, что произошло в Лондоне в марте 1600 г. и текстом «Знаменитых побед Генриха V», а также шекспировского «Генриха IV». Возможно, в пьесах есть и отклик на более ранние похождения «шайки», но на первом плане — присутствуют более узнаваемые паттерны. Поведение принца Гарри в «Генрихе IV» вызывает в памяти сразу несколько моделей поведения — университетских школяров и молодых аристократов в рамках противостояния университета и двора, с одной стороны, и города — с другой. В случае с будущим Генрихом V появление «идеального короля» можно также объяснить через евангельскую притчу о блудном сыне. Вступление и доклад В. С. Макарова
См. также: |