ШЕКСПИР и «ГРАФ МОНТЕ-КРИСТО»

В 1820-е гг. во французской литературе достиг своего расцвета романтизм; тогда же усилился и культ Шекспира. Оба явления были тесно связаны между собой; Шекспир служил романтикам своеобразным знаменем в их борьбе с классицистами. Нетрудно предположить, что среди романтиков были писатели, которым хотелось стать «французским Шекспиром».

В. Г. Белинский обвинил Александра Дюма именно в этом, однако не привел никаких подтверждений своему обвинению. Также неизвестны какие-то высказывания Дюма на этот счет. Однако был факт, который, наверное, значит больше любых высказываний. Когда Дюма построил для себя замок «Монте-Кристо», парадная зала была украшена бюстами великих писателей, которых особенно ценил хозяин. Однако около входной двери были расположены только два бюста — Шекспира и самого Дюма.

Иллюстрация Фрэнка Т. Меррилла (Frank T. Merrill) к роману А. Дюма «Граф Монте-Кристо»

Впрочем, речь не о претензиях Дюма, а о тех явно хорошо продуманных параллелях с некоторыми пьесами Шекспира, которые можно обнаружить в одном из самых известных произведений классика французской литературы — романе «Граф Монте-Кристо».

Непосредственных ссылок на пьесы Шекспира в романе немного. Убежав из тюрьмы и узнав, что его невеста вышла замуж за одного из виновников его тюремного заключения, главный герой произносит про себя знаменитую фразу Гамлета: “Frailty, thy name is woman”. Впоследствии, говоря про ту же Мерседес, Монте-Кристо приводит цитату о том, что «женщина подобна волне». Бертуччо указывает на Вильфора «почти таким же жестом, каким Макбет указывает на Банко», но это сравнение перевернуто — указывает не на жертву, а на убийцу (который, правда, не совершил убийства, однако едва не сделал это). Наконец, Монте-Кристо говорит мадам де Вильфор, что леди Макбет желала «посадить на трон своего сына, а вовсе не мужа». Однако это нужно для того, чтобы оказать на жену Вильфора влияние. О какой-то новой трактовке поведения героини Шекспира, думать, конечно, не приходится.

Намного важнее этих и некоторых других ссылок скрытые параллели. Впрочем, параллель с «Ромео и Джульеттой» трудно назвать скрытой — она просто выставлена напоказ. Так же, как брат Лоренцо Джульетте, Монте-Кристо дает Валентине де Вильфор напиток, после чего ее считают мертвой и хоронят в фамильном склепе. Дальше полное сходство с Шекспиром начинает немного меняться: любящий Валентину Максимилиан Моррель, в отличие от Ромео, не проникает в склеп, но, как Ромео, решает покончить с собой. Наконец происходит полный уход от Шекспира: графу Монте-Кристо удается помешать своему другу совершить самоубийство.

Потом параллель с «Ромео и Джульеттой» начинает плавно переходить в параллель с «Зимней сказкой». Монте-Кристо обещает Моррелю, что сам организует ему легкую смерть, но только через месяц, если тот не успокоится. Максимилиан соглашается и дает клятву.

Считавшаяся мертвой Гермиона проверяла любовь Леонта шестнадцать лет. Максимилиан, в отличие от Леонта, ни в чем не виноват, и его любовь проверяется один месяц (помимо прочего, развитие сюжета не позволяло долгого срока). Любовь выдерживает эту проверку. Через месяц Максимилиан по-прежнему хочет смерти, уговоры Монте-Кристо не действуют на него. Он думает, что умирает, но на самом деле спит, во сне видит Валентину, а, проснувшись, понимает, что видит ее в реальной жизни (как тут, хотя о «Буре» речь пойдет несколько позже, не процитировать фразу: «Наша маленькая жизнь окружена сном», ведь Валентина была для него безусловно умершей).

Параллель с превращением статуи в живую женщину (а точнее, в живых женщин) была чуть раньше, когда в этом же помещении выкурившего с Монте-Кристо гашиш Франца д’Эпине соблазняли бывшие статуи, а смутно он видел стыдливую статую, закутанную в покрывало. Впоследствии д’Эпине едва не женился на Валентине, но ее дед помешал венчанию, спасая любимую внучку от ненужного ей брака, и это повторило наркотический эпизод с недоступной статуей. Возникает тандем «Валентина — статуя». Таким образом проводится параллель между «воскрешением» Гермионы и «воскрешением» Валентины.

Главными являются параллели с «Бурей». В определенном смысле «Буря» может так же считаться источником «Графа Монте-Кристо», как и глава «Алмаз возмездия» в книге «Записки. Из архивов парижской полиции».

Все действие «Бури» происходит на острове. Образ острова очень важен и в «Графе Монте-Кристо». Просперо на острове из увлеченного наукой и искусством герцога превращается в мага, волшебника; Монте-Кристо, найдя на своем острове сокровище, начинает манипулировать людьми, стремясь (как и Просперо) покарать виновных и вознаградить добрых.

Итальянский филолог А. Маринетти в своей блестящей статье 1979 г. указала на то, что крик Эдмона Данте’ (по-французски “s” на конце не читается), когда тот понимает, что его бросили в море, символизирует крик младенца, знак второго рождения (если не сказать — воскресения). Действительно, граф Монте-Кристо — не просто титул, полученный в герцогстве Тоскана после покупки острова; это имя другого, хотя тот и вспоминает иногда прежнее имя («имя, произнесенное так тихо, словно он сам боялся услышать его»). Нельзя забывать о том, что Монте-Кристо переводится как «гора Христа», то есть Голгофа. Маринетти обращает особое внимание на герб Монте-Кристо: «золотая гора на лазоревом море, увенчанная червленым крестом; это могло быть иносказанием имени Монте-Кристо, напоминающего о Голгофе, которую страсти Спасителя сделали горой более драгоценной, чем золото, и о позорном кресте, освященном его божественной кровью, но могло быть и намеком на личную драму, погребенную в неведомом прошлом этого загадочного человека». Можно сказать, что Монте-Кристо становится человекобогом, однако таким же человекобогом задолго до него был Просперо, и это особенно проявляется в конце третьего акта, когда Просперо стоит наверху невидимым. Представить, что того Просперо, который выходит на сцену в начале «Бури», кто-то способен отправить на полусгнивший корабельный остов, абсолютно невозможно.

В тюремном заключении будущего графа Монте-Кристо были виновны трое, в отправлении Просперо и Миранды на корабельный остов — двое, однако стремление Себастьяна под влиянием Антонио избавиться от своего брата Алонзо и стать королем Неаполя, доводит число преступников до трех. Шекспир явно исходил из типичного фольклорного числа. Из него мог исходить и Дюма, но, скорее, его привлекала параллель с «Бурей». У него были и другие соображения: враги Монте-Кристо представляют собой армию, банки и суд, именно то, на чем держалась современная Дюма Франция.

«Миранда и Фердинанд» кисти Ангелики Кауфман (Angelica Kauffmann) (1782)

В попытке ограбить и даже убить Просперо принимают участие трое — Калибан, Стефано и Тринкулло. В попытке ограбить Монте-Кристо принимает участие один лишь Кадрусс (обратите внимание на некоторое сходство фамилии Кадрусса и имени Калибана; Кадрусс подчиняется Бенедетто также, как Калибан — Стефано, хотя и не осознает этого). Кадрусс пытается (разумеется, бесполезно) убить Монте-Кристо, которого считает аббатом Бузони. Попытка нелепого нападения на превосходящего по силам у Шекспира заканчивается комически; у Дюма трагически — Кадрусса убивает карауливший его Бенедетто, а Монте-Кристо не вмешивается в ситуацию, видя в ней Божье правосудие.

В «Буре» важную роль играет Миранда. У Дюма ей соответствует Гайде, которую Монте-Кристо выдает за свою невольницу, но которую на самом деле любит как дочь. В финале их отношения переходят во взаимную любовь мужчины и женщины, но очевидно: Дюма не копировал Шекспира, он варьировал его мотивы.

Это доказывает параллель с темой Миранды и Фердинанда. Параллель перевернута. Миранде здесь соответствует Максимилиан Моррель, которому Монте-Кристо говорил, что любит его как сына, а Фердинанду, сыну врага, — Валентина, дочь врага. И опять-таки нет полного сходства — любовь Миранды и Фердинанда входила в планы Просперо; для Монте-Кристо любовь Максимилиана и Валентины была неожиданностью, но он ее безоговорочно принял. Это часть той важной темы романа, которая выражена, например, в словах журналиста Бошана: «…проступки наших отцов в наше беспокойное время не бросают тени на детей».

Временному сумасшествию трех преступников в «Графе Монте-Кристо» соответствует далеко не временное сумасшествие Вильфора. После тяжелейшего удара, когда всем становится известно, что якобы убитый им незаконный сын — это каторжник Бенедетто, оказывается, что мертв его законный сын, и этого королевский прокурор уже не выдерживает. Он сходит с ума на глазах у не одержавшего свою вторую победу Монте-Кристо и начинает с лопатой в руках искать закопанного им когда-то ребенка. Понятно, что безумный ищет не того, кого он не убил, а своего только что потерянного сына. Он говорит: «Я его найду», и словно эхом звучат через века те же слова короля Алонзо, также потерявшего сына: «Я его найду».

Потрясенный Монте-Кристо восклицает: «Довольно, довольно, пощадим последнего!». Просперо простил всех, Монте-Кристо может простить только одного. Он делает это, но, возможно, прощенный Данглар пострадал больше остальных. Он не покончил с собой, не сошел с ума, однако, наклонившись к ручью, увидел, что волосы его поседели. И ему предстоит жить дальше.

Далеко не все параллельные эпизоды сходятся по времени. В финале «Бури» боцман сообщает, что разбившийся корабль стоит такой же, каким он первый раз вышел в море. Это перекликается с тем, что у Дюма произошло в конце третьего тома (первое книжное издание состояло из двенадцати томов-брошюр), когда Монте-Кристо спасает и от разорения, и от самоубийства своего бывшего хозяина, человека, делавшего все возможное (причем себе во вред) для того, чтобы вызволить Эдмона Данте из тюрьмы — арматора Морреля, чьим сыном был Максимилиан. Монте-Кристо, помимо прочего, восстанавливает таким же, каким тот был, разбившийся корабль «Фараон», на котором когда-то плавал моряк Эдмон Данте.

Согласитесь, такое количество параллелей случайным быть никак не может.

Просперо решает утопить свои книги и вернуться в Милан. Монте-Кристо не участвует в финале романа, зачитывается только его письмо, он уже покинул остров вместе с Гайде. Здесь нельзя забывать о том, что Шекспир возвращался в Стратфорд, явно считал «Бурю» своей последней пьесой (хотя здесь он ошибся). В конце пьесы жизнь Просперо отражала жизнь самого Шекспира (книги — это, судя по всему, оставленные труппе рукописи). Дюма же находился в расцвете творческих сил, у него было много планов. Говорить о каких-то параллелях между его жизнью и жизнью графа Монте-Кристо нет никаких оснований.

Конечно, не только в «Графе Монте-Кристо» у Дюма есть параллели с Шекспиром. Отмечалась параллель с «Ромео и Джульеттой» в романе «Дочь регента». Шут Шико, герой романов «Графиня де Монсоро» и «Сорок пять», — это, можно сказать, потомок шекспировских шутов. Главный эпизод пьесы «Мадемуазель де Бель-Иль» перекликается с «мрачными комедиями» «Все хорошо, что хорошо кончается» и «Мера за меру». Дюма написал совместно с Полем Мерисом свою версию «Гамлета»; написал он и свою версию «Ромео и Джульетты». Но, если не говорить об этих версиях, он явно не приближался к Шекспиру так сильно, как в мегаполифоническом романе «Граф Монте-Кристо».

В. Д. Николаев

Изображения: Practical Neurology,
Wikimedia Commons

См. также:

• ДЮМА Александр (отец)

Назад